Первая встреча с отцом Геннадием, тогда еще просто выпускником Калужской духовной семинарии, произошла немногим более десяти лет назад. В Свято-Успенском храме проходило заседание методического объединения преподавателей истории, что само по себе было необычно для того непонятно смутного времени, когда одни идеологические устои колебались, а новые еще не  обозначились. Перед историками выступал молодой человек яркой внешности, крупного телосложения, с хорошо поставленной речью. Бросился в глаза возрастной контраст между ним и уже зрелыми учителями и то, как ему внимала просвещенная аудитория. Широкий кругозор, убедительная аргументация, полемическая культура вызывали интерес и уважение. В обывательском сознании утвердилось мнение, что к вере склонны, как правило, сирые и убогие, побитые жизнью либо разочарованные в ней, а посему нуждающиеся в высшей опоре. А тут молодой, образованный, полный сил красавец… Почему и как избрано столь необычное поприще? Когда и при каких обстоятельствах сделан им первый шаг к Богу? Эти же вопросы были главными в нашей беседе в канун двойного юбилея настоятеля Свято-Успенского храма Геннадия Степанова - его сорокалетия и десятилетия церковного служения, с
чем мы и поздравляем отца Геннадия еще и как куратора газеты «Православный Алексин».

- Итак, отец Геннадий, первый шаг к Богу… Когда он был вами сделан?
- Я очень хорошо помню свое состояние, когда впервые подошел к Свято-Успенскому храму. Мы с мамой приехали на рынок, время послеобеденное, уже народу нет, и мне очень захотелось подойти к храму. Я подошел к двери и остановился не в состоянии переступить порог. Был какой-то страх и трепет сделать первый шаг навстречу Богу. Наверное, за этим стояла какая-то степень ответственности – войдя, ты уже не сможешь возвратиться в ту же жизнь, она требовала какого-то перерождения. Мама уговаривала войти, в это время как раз вышла из храма женщина. Запомнились ее слова: «А чего вы боитесь - там же никого нет…» Гораздо позднее до меня дошел ис тинный смысл этих слов – там никого нет. Если бы я тогда вошел в храм и, действи тельно, ничего не нашел для себя, я, может быть, разочаровался бы. Возможно, что тогда это могло оставить в душе негативный след. Тогда меня что-то остановило, и я оставил раскрыть эту тайну на последующие годы. Теперь я никогда не скажу человеку: «Там никого нет». Там всегда есть то, к чему ты стремишься и что ты там обретешь

- Но обретению предшествует именно стремление, может, не совсем ясное, а проявляющееся в каких-то чертах, деталях… Другими словами, шаг в храм и шаг навстречу Богу – всегда ли они одномоментны и равнозначны? Вы из верующей семьи?

- Я бы не сказал, что родители были глубоко верующими, но какое-то отношение к вере имело место. Они чтили церковные праздники – Рождество Христово, Пасху, Троицу. Бытовала традиция почему-то в эти дни ходить на кладбище. В семьях рабочих в то время не принято было держать иконы, а в деревенском доме бабушки висел образ, перед которым она читала молитвы. Мне это было интересно, хотя она сознательно не учила молитвам, но рассказывала о воскресной школе. Одна родственница, помню, пригласила меня к себе с обещанием пока-
зать «одну книгу», но потом сказала, что не рискнет. Это было Евангелие. Отец рассказывал о своем отце, который был лесником и посадил лесок в том месте, как ехать на Ферзиково. Трудовая обычная семья, где чтились традиции, жили по совести. Мой путь к вере, наверное, лежал, скорее, через нравственную, нежели через религиозную среду воспитания. Думаю все же, что религиозность мне была присуща с детства. Я играл в игры, в которые, как я узнал много позже, играют дети священников – из подручного материала делали кадильца и тому подобное. Не знаю, откуда это у меня это было, но это так. Мне нравились фильмы, где присутствовал церковный момент или упоминание о Боге. Например, «Война и мир». Вы помните эпизод с молебном? Я плакал - так трогало душу…Вообще все церковное меня трогало, пленяло, тянуло… Мои родственники всегда удивлялись – откуда это у меня. Я и сам не знаю. Мне кажется, что я всегда с этим жил. И на вопрос, как пал выбор мой, тоже, скажу честно, не имею ответа. Наверное, к этому было призвание. Детская религиозность четко определилась к семнадцати годам, когда после школы надо было определиться с выбором пути. В душе я хотел стать семинаристом. Я боялся этого времени и осознавал степень ответственности – куда идти дальше. Это был период сильных переживаний, можно даже сказать, жизненного кризиса. Я объявил родителям, что хочу поступать в семинарию. Для родителей это был шок - у рабочего человека был стереотип: инженер, династия … Надо сказать, что они проявили мудрость: попросили, ради них, получить светское образование, а потом, когда уже повзрослею, как будет… Я рад, что поступил именно так, по их воле.

- И когда все-таки вы впервые переступили порог храма и где?
Это было в Туле, во время учебы в институте. Храм 17 века - Благоговещенский тогда только возрождался из руин, он открылся на Пасху. Помню, как непросто было подойти даже к знакомому и сказать: «Христос Воскресе». Долго не мог решиться первый раз перекреститься. Стану в укромном местечке и слушаю с трепетом… Потом сказал себе – пора… Сначала один раз перекрестился, потом два, три… И так пошло… -Это был интересный период не только в моей жизни, но и чувствовалось оживление духовной жизни общества. Празднование Тысячелетия крещения Руси всколыхнуло его, впервые появились материалы религиозного содержания, я все вырезал, и до сих пор храню в отдельной папке. Это было время открытия нового мира, утраченного и незаслуженно забытого. Я был этим восхищен, увлечен и молился, чтобы Бог дал мне возможность до призыва на воинскую службу увидеть все эти торжества - трансляции с Поместного собора, фильмы по телевидению. Я настолько доверился Богу в просьбе увидеть до армии все торжества, что так и случилось: как только торжества закончились, меня призвали самым последним из однокурсников. И я мог сказать: «Теперь на все Твоя святая воля, я – Твой…»

- Вы сказали, что молились, когда еще не переступали порог храма…
- Да, я с детства молился своими словами. Сейчас эти молитвы кажутся наивными и, возможно, в чем-то неправильными, но они были искренними, мне казалось, что Господь меня слышит, понимает. После того, как сделаю уроки, закрывал дверь, становился к окошку, в которое было видно закатное небо, оно было для меня чем-то вроде иконы, и просил прощения, что согрешил, что не так поступил… Мне трудно давалась физкультура, и я просил в молитвах, чтобы никого не расстраивать своим неумением, чтобы учитель на меня не гневался, перед контрольными просил поддержать меня… Господь помогал. То есть общение с Богом было всегда, молитва, знаете, еще и на подсознательном
уровне совершается.

- Может быть, детская наивная вера и есть самое святое… Какое это великое наставление Господне – будьте, как дети, но, наверное, это и самое сложное в жизни…
- Очень важно по-детски довериться Богу. Это помогало и в армии, она прошла, действительно, под каким-то покровом. Я удивлялся, как все было легко… Мы настраивались на два года службы, а правительство подарило студентам целый год… После окончания института как молодой специалист я должен был отработать три года на производстве. Работал мастером на Опытно-механическом заводе, где работали мои родители и сестра. Помню, какое оживление среди петровчан вызвало известие о том, что будет у нас храм. Каково же было разочарование действиями зарубежной церкви и заблуждениями, которые они сеяли в душах прихожан. С этим я и пришел к настоятелю Свято-Успенского храма протоиерею Михаилу Пынько, впервые переступив порог храма, который когда-то не отважился одолеть. Он просто и очень понятно разъяснил чужеродность зарубежных веяний и завершил беседу словами, сказанными с какой-то особой теплотой: «Да вы к нам приходите». Наши отношения со временем переросли в дружбу. Он сыграл большую роль в моей жизни. Этот человек тронул меня, прежде всего, своей человечностью и добротой.

- Вы с такой теплотой отзываетесь о Благовещенском храме. Вы чувствовали, что именно это ваш храм? И как вы относитесь к самому понятию – «мой храм»? Ведь почему-то тянет человека в какой-то определенный храм, по крайней мере, сужу по себе, хотя бывала во многих церквах разных городов, в том числе католических, и даже пыталась войти в мечеть во время пребывания на Святой земле. Правда, что-то остановило, когда увидела перед входом батарею обуви и неприветливые, смотрящие с подозрением, лица мусульман.
- Все храмы исполнены благодати и силы Духа Святаго. Нельзя сказать, что один храм менее или более благодатней другого, но все-таки что-то внутреннее, личностное присутствует. Наверное, душа прилепляется к какому-то конкретному месту. Как это происходит - это тоже тайна. Дело не в том, лучше убранство или беднее, тут что-то другое. В случае с Благовещенским храмом- может, его драматичная судьба вызывала особое чувство, пожалеть как человека хотелось…Может, это был первый опыт, как вспышка любви…Несомненно, личностное присутствует в отношении к храму, ведь мы стремимся именно к личным отношениям с Богом, а не формальным.

- Свято-Успенский храм стал вашим во всех смыслах, или вы душой – в Благовещенском?
- Для меня все храмы дороги и любимы, а к Успенскому я привязан, благодаря отцу Михаилу Пынько. После первой беседы с ним я, приезжая в Алексин из института, стал чаще посещать богослужения, однажды отец Михаил сказал: «Ну что ты будешь стоять там, давай помогай, пойдем в алтарь… »
- А как проходило ваше крещение?
- Крестили меня в детстве, по воспоминаниям крестных, на медовый Спас, родители тогда в обряде не участвовали, они отдали свои паспорта, тогда ведь записывали фамилии, крестил меня протоиерей Ростислав Сорока. Так что мое крещение и настоятельство связаны с Успенским храмом и одной датой - 14 августа.

- Почти по поговорке: где крестился, там и пригодился… Отец Геннадий, есть такое выражение: ожидание часто лучше самого ожидаемого. За время ожидания не остыло желание поступать в семинарию?
- Между школой и семинарией – 8 лет, вместившие институтский, армейский и производственный опыт. Это меня не охладило, а помогло еще более укрепиться в моем решении. Поступали мы вместе с Николаем Коржом, регентом Успенского храма, в Калужскую духовную семинарию, так как в Туле только открывались пасторские курсы, хотя, признаться, душа моя лежала в Троицко-Сергиеву Лавру.

В семинарии при Лавре был очень большой конкурс, что побудило нас изменить свои планы. Поступление тоже было связано с большим волнением. Несмотря на зрелую молодость и институт, все казалось, что знаний мало, хотя и готовился усердно. По программе нужно было знать молитвы, тропари к праздникам, тексты из Священного Писания. Владыка Климент слыл человеком прозорливого склада, перед которым ничто не может сокрыться. Мы все переживали в предощущении этой первой встречи с ним. Но, слава Богу, все прошло благополучно, главным открытием было, что мы попали в родную, близкую душе среду. Нас, семинаристов, связывала не только возрастная общность, а духовная, которую не заменят светские отношения, даже довольно теплые институтские.
- По классической литературе семинаристская жизнь представляется сплошным аскетизмом. Каково ваше впечатление?
- У меня не было болезненного вхождения в новую жизнь, она была интересной. В нашу группу подобрались ребята, отслужившие армию, с законченным высшим образованием и значительными богословскими знаниями. Помимо приятности общения радовало осознание собственного роста от этого общения. О внутренней сплоченности говорит и такой факт. Однажды батюшка, посетивший семинарию, зашел в нашу комнату и сказал, что только у нас он увидел общий иконостас. Наша комната была как бы центром семинарской жизни, куда охотно приходили даже батюшки для общения. Конечно, романтика имела место. По заданию Владыки Климента мы озвучивали праздник Рождества Христова для калужан. Была по инициативе Владыки возрождена традиция в Калуге, когда прямо на улице, у Троицкого собора или другого, ставились вертепы. Семинаристы разучивали колядки и песнопения, записывали их на магнитофон вместе с рассказом о Рождестве и стихами. Это вызывало большой интерес у людей. Помню первое пение колядок. С Вифлеемской звездой мы шли к собору. После работы люди проходят мимо и вдруг слышат мужской хор – люди останавливаются, удивляются, рассматривают вертеп… Семинария – это моя радость. Владыка был нам как отец родной – столько тепла и заботы мы обретали в его лице. Иногда по-отечески он окорачивал наши, пусть и искренние, от веры идущие, не в меру эмоциональные порывы – дескать, в Церкви по-другому. Особенно радовало то, что я достиг своей цели. Я был рад, что поступил уже с некоторым жизненным багажом. Обычно к 25 годам человек остепеняется, его решение становится более зрелым, в какой-то степени определена семейная жизнь. Честно скажу, что мы даже имели дерзость вступать в полемику с Владыкой, который придерживался другого мнения. Он настаивал, видимо, из глубокого своего опыта, что чем раньше поступать в семинарию, тем лучше, чтобы человек не успел подвергнуться греху.
- Получение богословского образования означает ли автоматическое присвоение сана?
- После окончания семинарии мы прибыли в Тульскую епархию, где нам с Николаем дали послушание. Как раз восстанавливалась колокольня в Успенском храме. Пора было определяться с рукоположением, но в связи с этим надо было решить важный жизненный вопрос с семейным положением - либо жениться, либо монашество или безбрачие (целибат). Я не могу сказать, что чужд семейным узам, браку, но выбрал сугубо свое: безбрачие. Это очень серьезное решение, и Владыка Кирилл после моего письменного заявления подверг испытанию. Слава Богу, за эти годы я милостью Божией не разочаровался в своем решении. Полтора года после рукоположения я был настоятелем Смоленского храма в с. Поповка. К пасторскому служению прибавилось преподавание в Тульской духовной семинарии. Признаться, я не был к этому готов, но со временем понял, что это было на пользу. Преподавание открывало возможность общения с духовенством, стимулировало к самосовершенствованию, что было важно для молодого сельского священника. Жизнь сельского прихода отличается от городского – меньше общения. Смоленский храм мне очень понравился, чудная архитектура, интересная история, наличие культурной элиты в селе. Вместе мы восстанавливали храм, финансовую поддержку оказали тогда директора хлебокомбината и молочного завода Нина Петровна Ефремова и Ольга Никитична Шишова, а также Сергей Степанович Казарцев, на «Тяжпромарматуре» изготовили кресты. Много приходилось делать своими руками, вот тогда-то и пригодились мои профессиональные навыки – сварочные и каменные работы делали сами.
Служили по воскресеньям и праздничным дням. Два интересных события, связанных с Пасхой, особенно запомнились. На первую же Пасху, в первый день после открытия Смоленского храма, приносят икону. Смотрю - написано: икона Смоленской Божией Матери. Люди даже не знали, что за икону несут. Я в этом увидел некий знак, но самое интересное, что через некоторое время принесли еще одну икону – святителя Николая Чудотворца, а ведь в храме есть придел святителя Николая. Через год, снова на Пасху, пришло искушение прямо во время служения. Храм ведь полностью еще не был обустроен, взгляд упал на темные углы полуразрушенного здания, голос единственной пожилой певчей дребезжит, толпа, скорее всего, не понимающая происходящего, а пришедшая, может быть, из любопытства… И такая тоска и уныние на меня напали, когда, казалось бы, должно бы максимальное проявление радости… Прямо какое-то наваждение, дескать, что я здесь делаю? Служил бы сейчас в каком-то хорошем храме, где хороший хор славит Воскресение Христово, люди, которые знают, зачем сюда пришли, за этой радостью… Я молился, чтобы Господь дал сил отслужить, а после бежать отсюда, не дожидаясь утреннего автобуса. Вот в этом состоянии я дослужил примерно до середины Литургии, подхожу к жертвеннику читать поминальные записки, а мысли уходят в свое и будто я беседую с кем-то, и вдруг какое-то внушение: «Ну чего ты ропщешь? Успокойся, в тех местах, куда ты стремишься, все есть, там справятся без тебя – там хорошие опытные священники, голосистые дьякона, там хор хорошо споет, чего ты ропщешь? Ты прославляешь Христа в том месте, в котором Его до этого давно никто не прославлял, и в данный момент кроме тебя никто не прославит». Вы знаете, какая непередаваемая радость сменила борение, такая теплота разлилась в душе. Дороже той Пасхи у меня не было в жизни. И это было от Бога.
- Эта искренность делает вам честь. Вы – смелый человек, говоря об искушениях, ведь паства на священника взирает едва ли не как на небожителя…
- Я не стесняюсь обнажать свои немощи, я такой же человек, как и другие, со своими слабостями, борениями, постижениями Божественной мудрости. Этот опыт постоянный. Думаю, что любой священник, представ перед престолом, каждый раз соизмеряет степень своей ответственности. Нельзя равнодушно стоять на этом месте. Служение Богу очень высоко и ответственно. Духовный урок в Поповке еще больше убедил в этом, а еще в том, как бесконечно велики величие и милость Божии по отношению к священникам в частности. Иногда по неопытности мы допускаем некоторые ошибки по службе: не так возглас сказал, не то сделал, это вызывает некоторую растерянность. Приходит мысль, что если бы Господь поступал с нами, священниками, как он поступал во времена Ветхого Завета, то, поверьте, ни одного священника не осталось бы в живых. Приходиться только восторгаться этой высоты и совершенства любви Божией.
- Все-таки интересно, что вы были назначены служить в храме, порог которого не решились в юности переступить…
- Не по моей воле это произошло. Это было решение епископа Кирилла о переводе меня в Успенский храм. С моей стороны никаких карьерных устремлений не было, наоборот, я просил Владыку о возможности довести до какой-то логической завершенности то, что начал в Поповке. Владыка строго сказал о своем решении, таким образом, мне пришлось занять место настоятеля при жизни моего духовного учителя. Поймите мое тогдашнее положение: раньше я находился в подчинении отца Михаила, я – молодой священник, опыта - всего полтора года, а у него за плечами – свыше сорока лет, более четверти века настоятель храма, маститый, митрофорный протоиерей, имел церковные ордена, могло сложиться впечатление, что я его потеснил. Совесть моя чиста, Господь так определил, и, слава Богу, что мы с отцом Михаилом не потеряли доверия друг к другу. Я со своей стороны отдавал ему первенство чести во время служб, становясь не в центре, как по положению, а рядом. Мне очень нравилась в нем черта, что он до самой смерти не оставлял службу, пусть не очень сложную в последние годы – поисповедует, записочки помянет... Пришли потом новые священники – отец Александр, недавно отец Димитрий, я им преподавал в семинарии, а теперь вместе служим. По сути, новый коллектив. Не скрою, что на первых порах в должности настоятеля потребовалось немало сил для текущих работ, в частности, хозяйственных. Ремонта требовала котельная, а недавно мы открыли совершенно новую котельную. Вообще мы ведь осваивали новую территорию храма, которая лежала за забором. Там раньше была база «Вторсырья», а территория нового храма была очень маленькая. Ее надо было осваивать и благоустраивать. Не ставлю это в заслугу одному себе. Инициатива исходит от настоятеля, а в осуществлении замыслов принимает участие много людей. Конечно же, прихожане много трудились. Здание крещальной было выстроено, а внутренней отделки не было, свечи там топили, практически бесхозное помещение. Время подвело, что понадобился Православный просветительский центр. Мы сделали его своими руками – заново делалось отопление, просфорная, библиотека, бухгалтерия. Потребовалось восстанавливать хозяйственные помещения – мастерскую, помещение для рабочих, которые заняты на реставрации старого Успенского собора.
Реставрация старого собора – это целая эпопея. На наших глазах он, как птица Феникс, восставал из пепла. А как все начиналось?
- В 2002 году комитет по культуре, который тогда возглавляла Галина Ивановна Сафонова, добился поступления 200 тысяч рублей на реставрацию. Это и стало началом восстановления этой святыни. Между тем, требовалась замена отопления и в новом храме, полностью обновлена ризница. Постепенно мы формировали в прихожанах новое отношение к храму, чтобы они были не захожанами, но и жили заботами храма. Люди поворачивались к нуждам храма – жертвовали лампады новые, хоругви, плащаницу новую приобрели, часть прихожан включилась в выпечку просфор, некоторые стали вести воскресную школу для детей. Это сближает людей и даже роднит.
- Не отвлекает ли погружение в хозяйственные заботы от главного – духовного состояния?
- В какой-то степени отвлекает, все же призвание священника –совершать службу. Его место возле престола, и все его мысли должны быть там, обращены к Богу. Но никуда настоятель не уйдет от прозы жизни в силу положения. Ставишь перед собой как бы чашу весов, соразмеряешь, чтобы хозяйственная деятельность не подавляла пасторскую деятельность. Еще есть одна обязанность – преподавание в семинарии. Тем не менее, стараюсь почаще служить – в субботу, воскресенье и в праздники обязательно.
- Вы – настоятель уже с опытом и богослов со стажем, десятилетия отделяют вас от детского религиозного чувства. Сохранилось ли в душе что-то от того трепетного чувства, по-детски безграничного доверия Богу? Или как сказал Экклезиаст, многие знания – многие печали?
- Юношеские представления о священничестве, по-детски наивные и романтичные, несколько изменились. Сегодня это немного иные ассоциации, но всегда есть и будет трепет – ты возле престола… От искренности священника многое зависит. Если священник сам не горит, то и людям это передается. Я рад, что я в Православии и что я -православный священник.

Антонина ИВАНОВА